Дом глав родов Дюны [= Капитул Дюны] - Фрэнк Херберт

«Позвольте мне представить вам нашего старшего повара, Плачидо Салат…»

Его говяжье плачидо вызывало зависть у многих. Почти сырое мясо, подаваемое с травами и горчичным соусом, лишь оттенявшим вкус мяса.

Одрейд считала это блюдо слишком экзотическим, но никогда не высказывала замечания вслух.

Когда, наконец, она полностью завладела вниманием Салат (после того, как он на мгновение отвлекся, чтобы дать указания по готовящемуся соусу) Одрейд сказала:

— Мне хочется съесть что-нибудь особенное, Плачидо.

Он узнал начало. Так она всегда начинала разговор, собираясь попросить свое «особенное блюдо».

— Может быть, тушеные устрицы? — предположил он.

Это похоже на танец, подумала Одрейд. Они оба знали, чего она хочет.

— Великолепно! — сказала она и начала требующееся представление:

— Но с ними нужно обращаться осторожно, Плачидо, чтобы не переварить устрицы. Немного молотого сушеного сельдерея в бульон…

— И, может быть, немного паприки?

— Мне это всегда нравилось. Будь очень осторожен с меланжем — его нужно только каплю, не больше.

— Разумеется, Преподобная Мать! — повар выкатил глаза в ужасе от мысли, что он мог бы положить слишком много меланжа. — Так легко проглядеть и позволить спайсу преобладать.

— Приготовь устриц в бульоне из морских моллюсков, Плачидо. Я хотела бы, чтобы ты присмотрел за ними сам, нужно слегка перемешивать их, пока краешки устриц не начнут слегка заворачиваться.

— И ни секундой дольше. Преподобная Мать.

— Подогрей немного жирного молока. Не кипяти его!

Плачидо изобразил изумление: неужели она могла заподозрить его в том, что он станет кипятить молоко для ее тушеных устриц?

— В блюдо, в котором будут подавать устриц, нужно добавить капельку масла, — сказала Одрейд. — А сверху залить бульоном.

— Без шерри?

— Как я рада, что ты лично заботишься о моем любимом блюде, Плачидо! Я совсем забыла о шерри.

Преподобная Мать ничего не забывала, и все знали об этом, но это было одной из фигур танца.

— Три унции шерри в готовящийся бульон, — сказал повар.

— Нагрей его, чтобы избавиться от алкоголя.

— Разумется! Но нельзя повредить вкусу…

Сидя за маленьким столом, Одрейд съела две тарелки тушеных устриц, вспоминая, как любила их Дитя Моря. Папа познакомил ее с этим блюдом, когда она толькотолько научилась подносить ложку ко рту. Он готовил это блюдо сам, по собственному рецепту. Одрейд передала рецепт Салат.

Она воздала должное вину:

— Мне особенно понравилось то, что к этому блюду ты выбрал Шабли.

— Это один из лучших сортов вин, которые у нас есть. Оно великолепно оттеняет приправы к устрицам.

Тамалан отыскала Одрейд в алькове. Они всегда знали, где искать Преподобную Мать, когда им нужно было найти ее.

— Мы готовы, — на лице Там отражалось нечто напоминающее неудовольствие.

— Где мы остановимся вечером?

— Эльдио.

Одрейд улыбнулась; она любила Эльдио.

Там старается угодить мне, потому что я в критическом настроении? Может быть, это попытка несколько отвлечь мое внимание…

Следуя за Тамалан к транспортным докам, Одрейд подумала, что весьма характерно желание старшей женщины путешествовать на подземном транспорте, Наземные путешествия раздражали ее: «Кому в моем возрасте хочется тратить время даром?»

Одрейд не любила подземного транспорта. В нем человек заперт и так беспомощен! Сама она предпочитала передвигаться по земле или летать на топтере, подземку же использовала только когда дело было спешным, но без колебаний посылала письма и посылки пневмопочтой. Письму безразличен способ передвижения.

Эта мысль всегда наводила ее на раздумья о сети связи, приспособленной ко всем ее передвижениям.

Где-то в глубине (всегда существовало это «где-то в глубине») автоматическая система передавала сообщение, устанавливала связь и заботилась (в большинстве случаев) о том, чтобы важные послания попадали к адресату.

Когда не требовалась Линия Личной Доставки (все они называли ее ЛЛД), возможны были личные или визуальные контакты наряду со световыми линиями. Внепланетная связь представляла собой отдельную проблему, особенно в эти времена Великой Охоты. Самым безопасным было послать в качестве связного Почтенную Мать, несущую послание в памяти. Каждый из посланцев теперь принимал все большие дозы шере. С помощью Т-проб можно было читать даже в мертвом мозгу, если он не был защищен воздействием шере. Каждое сообщение, передававшееся на другую планету, было зашифровано, но враг мог найти ключ к шифру, несмотря на то, что каждый шифр использовался только единожды. Передача межпланетных сообщений представляла большую опасность. Может быть, именно поэтому Рабби до сих пор молчал.

Почему же я думаю об этом именно сейчас?

— От Дортьюлы еще не было известий? — спросила она, когда Тамалан собралась войти в один из отсеков, где их поджидали остальные. Там много людей. Почему?

Одрейд увидела Стрегги, стоявшую у края дока и беседовавшую с послушником Отделения Связи. Поблизости было еще не менее шестерых из Связи.

Тамалан обернулась с выражением оскорбленного достоинства:

— Дортьюла! Мы же все сказали, что поставим тебя в известность сразу же, как придут вести!

— Я просто спросила. Там. Просто спросила.

Одрейд спокойно, почти покорно последовала за Тамалан. Нужно контролировать свой мозг и проверять все, что в нем возникает. Ментальные вторжения всегда имели под собой достаточные основания. Это было одним из методов Бене Джессерит, как ей часто напоминала Беллонда.

Одрейд с удивлением осознала, что методы Бене Джессерит более чем надоели ей за последнее время.

Пусть всем этим ради разнообразия займется Белл!

Пришло время спокойно и свободно плыть, подобно блуждающему огоньку на волнах, плыть по течению.

Дитя Моря разбиралась в течениях.

~ ~ ~

Время не считает своих часов. Достаточно только посмотреть на круг, и это становится очевидным.

— Смотрите! Смотрите, до чего мы дошли! — взывал Рабби. Он сидел, скрестив ноги, на холодном неровном полу; кусок полотна покрывал его голову, полускрывая лицо.

Комната, в которой он находился, была мрачной, в ней отдавались непрекращающимся гулом шум механизмов, вызывавший у него тошнотворную слабость. Если бы эти звуки затихли!..

Ребекка стояла перед ним, уперев руки в бедра, и на ее лице читалось усталое отчаянье.

— Не смей стоять передо мной так! — приказал Рабби, бросив на женщину взгляд снизу вверх.

— Если ты впадешь в отчаянье, разве мы не погибнем? — спросила Ребекка.

Звук ее голоса разозлил его; у него ушло несколько мгновений на то, чтобы подавить нежелательное чувство.

Она осмеливается поучать меня? Но не говорили ли мудрейшие, что и сорная трава приносит знание? Дрожь пробежала по его телу от тяжелого глубокого вздоха, он отбросил ткань на плечи. Ребекка помогла ему подняться.

— Не-комната, — пробормотал Рабби. — И здесь мы прячемся от… — его взгляд поднялся к темным сводам, словно различая там что-то, видимое ему одному, — Лучше не говорить об этом даже здесь.

— Мы прячемся от неназываемого, — сказала Ребекка.

— Дверь нельзя открыть даже по пропуску, — сказал он. — Как же войдет Чужак?

— Нам не каждый чужак годится и не каждому здесь будут рады, — сказала она.

— Ребекка, — он склонил голову. — Ты больше чем испытание и проблема. Эта маленькая частица Тайного Израиля делит с тобой изгнание потому, что мы понимаем…

— Прекрати! Вы ничего не понимаете в том, что со мной произошло. Моя проблема? — она наклонилась к нему ближе. — Моя проблема в том, чтобы остаться человеком несмотря на все эти связи с прошлыми жизнями.

Рабби отшатнулся.

— Итак, ты больше не одна из нас? Ты, значит, теперь Бене Джессерит?

— Ту поймешь, когда я стану Бене Джессерит. Ты увидишь, что я смотрю на тебя так, как смотрю на себя.

Он нахмурился, сдвинул брови:

— Что ты такое говоришь?

— На что смотрит зеркало, Рабби?

— Хммм! Теперь ты говоришь загадками…

Но по его губам скользнула бледная улыбка. Потом его взгляд снова обрел решительность. Он обвел взглядом комнату. Их здесь было восемь — больше, чем могло вместить столь маленькое пространство. Не-комната! Она была с великим трудом собрана из осколков и фрагментов. Такая маленькая. Двенадцать с половиной метров в длину. Он сам измерял ее. По форме она напоминала положенную на бок старинную бочку, овальную в сечении, закрытую полусферами крышеклюков. Потолок возвышался над его головой всего на метр. В самой широкой точке «бочка» была пяти метров, но все равно казалась уже из-за изгиба стен. Сухой паек и вода, получаемая по замкнутому циклу. На этом им приходилось жить — и кто знает, сколько это продлится? Кто знает… может, вечность — если их не найдут. Он не доверял надежности этого убежища. Да еще эти странные призвуки в работе машин…